Боль
Господа, боль можно воспевать
Больно стало внезапно, изнутри.
Я так привыкла к боли в душе, что почти обрадовалась физическому ощущению. Значит, я все-таки живу - вот она природа, которая все равно возьмет свое.
Это была тупая физическая боль, накатывающаяся волнами и на мгновенье отступающая, неизменно возвращающаяся, то с былым рвеньем, то с рьяным усердием. Постепенно она накатывалась на тебя всю и завладевала всеми мыслями, побуждениями, реакциями, желаниями. Желание было одно: проглотить таблетку и дойти до дома, окунуться в тепло и забыться. Надо было преодолеть долгий путь до аптеки, а мысли все равно вертелись только вокруг ощущения боли и таблетки, которая могла вмиг вернуть к жизни и дать почувствовать неболь. Мы никогда не задумываемся, что есть неболь, потому что живем в ней. Но она есть. Ее недостаточно для счастья, но без нее...
Я пыталась вспомнить ощущения боли другого рода, которые, я знала, все еще бродили где-то внутри, но они не всплывали. Казалось, все рецепторы были заняты только одним. Только все ощущения были все равно те же. Это та же боль. Только от нее изобрели таблетки. А от той - нет.
Только бы добраться до метро, только бы поскорее. Вот уже виден аптечный киоск. Я закрывала глаза и видела его. А ведь таблетка подействует только через час. Еще долгий час. Но лучше час от того момента, чем плестись домой и обнаружить, что таблетки кончились. Я чувствовала, что у меня на лице написана боль, люди странно смотрели на меня и отводили глаза. А, может, мне так казалось, потому что людям в принципе все равно. Я вспомнила женщину в метро. Она вошла с заплаканными глазами. Она стояла и плакала, без рыданий, без содрогания, слезы просто катились из глаз, и ей было все равно, она знала, что все видят ее слезы, но даже не пыталась прикрыть лицо рукой. Я помню, как мне стало неуютно. Я помню, как мне хотелось сказать ей что-нибудь, просто улыбнуться. Я не сделала ни того, ни другого. Мне было стыдно. У меня не было слов. Я знала, что ей это не поможет, что просто так в метро не плачут. Остальные прятались за масками равнодушия и смущенно отводили глаза, хотя Бог знает, что творилось в душе каждого из них! Выходя, я забыла ту женщину. Я бы не вспомнила о ней, если бы вскоре сама не оказалась в подобной ситуации.
У меня из глаз катились слезы, какие-то противно жгучие, едкие. Я пыталась сдержаться, кусала губы, но у меня ничего не получалось. Мне было стыдно перед пассажирами, перед собой, но слезы капали на пальто, оставляя на нем пятнышки. Я закрывала лицо рукой, размазывая их соль по лицу, но от этого они не кончались. Я точно помню, что всем было все равно, и это только успокаивало, но они катились и катились.
Это продолжалось и в метро, где я села, закрывшись руками, среди спешащих полуспящих горожан и думала, думала, думала, и от этого слезы катились еще быстрее, кожа под ними раздражалась, глаза опухали, но это состояние не кончалось. Я даже начинала злиться, но не хватало сил. Я помню, каким мучением было встать и выйти из вагона, потому что надо было открыть лицо. Мне не было все равно. Люди мешали мне, потому что я знала, что одна, а что может быть хуже одиночества среди людей? Я постепенно успокаивалась, но предательские слезы то и дело вырывались на свободу. Я помню мокрые рукава своего пальто. Я помню поиски сигарет. Но их не оказалось...
В воспоминаниях я доехала до остановки. Выходя из дверей, я бросила взгляд на аптечный киоск. Он был темный, на дверях можно было различить замок. Мне показалось, что это обман зрения, что этого быть не может. Я подошла поближе и поняла, что может. Киоск был закрыт.
Капюшон сбился на бок, волосы растрепались, но поправить их не было сил.
Я вышла на воздух. Было морозно. Боль не проходила. Другие аптеки были далеко. Минут пятнадцать ходьбы. Боль прибывала. Я спустилась обратно в метро в глупой надежде, что киоск откроется. Нет, продавщица, наверное, отошла поблотать с кем-то. Мне хотелось прислониться к нему и стоять, стоять, пока не откроется заветное окошечко. Стоять было хуже, чем идти. Я пошла на рынок. Передо мной мелькали колбасы, сыры, пряники, лимоны, шампуни - лекарств не было. Я плелась обратно. Идти было хуже, чем стоять, но мороз пробирался внутрь. Стемнело, пошел снег. Он так искрился в свете электрических фонарей, что вспоминались фейерверки. О, радость - в киоске горел свет. Вот оно, вознаграждение!
Но время еще не пришло, потому что на дверях все равно висел замок.
Пришлось оптяь идти на улицу. Автобус, пассажиры, остановка. Зеленый крест апетки. Тяжелая дверь. Запах лекарств.
Что-то странно изменилось, чего-то стало не хватать. Подойдя к прилавку, я поняла, что боль прошла.
Боль прошла внезапно, изнутри.