На ноябрьские в Питер!
До отъезда не думалось, что это получается символично.
Рано утром - в Эрмитаж. Мороз, солнце, ветер. Почему-то не верится, что вчерашние облака расстреляли по московской традиции, но их нет - факт. По пустым улочкам приближаемся к Невскому. Из динамиков, разбросанных по всей улице, доносятся звуки радостных маршей. Сегодня седьмое ноября.
Холодно. Шагать по Невскому уже не хочется - слишком яркие впечатления остались вчера. В раздумьях мы пропускаем автобус, и по иронии судьбы он оказывается последним на сегодняшнее утро - сверху, с Площади Восстания, надвигается черное пятно, разбавленное красными разводами. Это не шокирует, оказывается, даже в нас, двадцатилетних, привычно въелась эта картина. Лишь замерзшие иностранцы расположились с камерами, чтобы заснять диковинку. Вот, сейчас, уже близко.
По дороге торгуют мороженым, суфле в шоколаде, перчатками и красными флажками. День Примирения.
Невский больше не чарует, мы начинаем ощущать себя дома.
Дворцовая площадь. Пусто.
Специально для нас, туристов, привели маленького бурого мишку на поводке. Хотите сфотографироваться? Он как бочонок перекатывается с одного бока на другой и послушно следует указанием фотографа. Ему шесть лет. Наверное, наш ровесник.
По бокам мерзнут пары-тройки людей с плакатами и пустыми лицами.
Тут кадр сменяется, и мы окунаемся в бесконечную сказку о том, как Красота побеждала и пробуждала мир. Обилие золота и агрессивных тонов давит на нас и отпугивает, сменяясь мягким уютом лазури и величием малахита. Калейдоскоп имен, названий, людей, событий, красок, звуков, впечатлений.
А там, за окном, уже собралась сиротливая толпа, разбредшаяся по площади. В центре большой знакомый транспарант: "Вся Власть Советам". Лозунг обращен прямо к нам, столпившимся у окна, и мне становится неуютно. Я хочу посмотреть, как много людей пришло поучаствовать в мероприятии, и, словно, забыв об условностях этого мира, звонко встречаюсь лбом с массивным стеклом под смех друзей. Нам навстречу уже бежит взволнованная смотрительница зала. Я ее не вижу. От смеха и слез, наплывших на глаза, я могу разобрать только круглый отпечаток собственного лба на стекле. Нет, я не ушиблась, синяка не будет. Убедившись, что моя агрессия не направлена на произведения искусства, смотрительница молча отходит, но все еще с подозрением провожает нас взглядом.
Вид из окна все равно манит. Чистотой неба, величием архитектуры, тонкими ассоциациями. Подходим поближе, и опять в глаза бросается толпа озябших людей, столпившихся перед импровизированной трибуной-грузовиком.
Замерзшие и голодные, мы забегаем в крошечное кафе. Рядом сидит молчаливая пара и наблюдает за происходящим. Женщина почему-то напоминает мне чеховскую "Даму с собачкой": грустные глаза, стыдливо опущенные вниз. Она перевязана шарфом, поверх которого одета меховая шапка. Ее спутник - грузный седоватый мужчина в расстегнутой куртке. Он пьет водку, а женщина смущенно улыбается и часто опускает глаза, как будто про себя стыдясь его. Он спрашивает нас, который час. Нам приносят пиво - мы хотим согреться и выпить за чудный город и свои впечатления. Человек со стаканом водки приглашает нас выпить за революцию, за историю, за сегодняшний день. Мы соглашаемся и пьем. Дама опускает глаза. Она не пьет, только отстраненно улыбается. Мужчина доволен, что нашел собеседников, и продолжает объяснять, что Олимп находится в Афинах. Впрочем, он не упорствует и скоро соглашается, что это всего-навсего Акрополь и готов поверить нам на слово, что Олимп находится недалеко от города Салоники.
Проведя полдня в Эрмитаже, выпив за революцию, мы собираемся на следующий день в Петергоф.
Ноябрьский Петергоф. Без фонтанов, зеленого великолепия и помпезности он не менее величественен и привлекателен. Вместо зеленых лужаек - зеленовато-серебритстые, объемные и таинственные. Это не серебро, это иней. Мы спускаемся мимо голубых елей в парк к Заливу. У берегов вода застыла под коркой льда, а ведь морозы начались совсем недавно. Голые деревья. Вдалеке слышны грустные звуки трубы. Людей практически нет - холодно, выходной день, далеко от города. Мы подходим к Центральному фонтану, и мне хочется туда, внутрь, под заунывные звуки одинокого трубача, почувствовать свою свободу. В длинном пальто я перелезаю за ограду - и я там! Вот оно - ты в центре некого мира, вне революций и царских династий, ты - один, возвышаешься над заливом и смотришь вдаль, вдыхая морозный воздух ноября... и слышишь стальной, но незлой голос динамика, прокатившийся по всему комплексу: "Срочно покинуть территорию центрального фонтана!" Становится стыдно, как будто зажглись сотни прожекторов и направили свои лучи на тебя - злобного хулигана. Очарование пропадает, и я поспешно перелезаю обратно под удивленные взгляды моих друзей. Мне все еще стыдно, но сегодня мне нравится даже это чувство!
Это был самый замечательный день революции в моей жизни. Да, Питер - колыбель революции, и не только той революции - революции в душе, освобождения, обретения гармонии. Или, может, это просто округлость города после остроугольной Москвы?
